Пишет
ST3-31 dark!Кили/Фили. Кили желает брата. Фили не отвечает взаимностью. Кили берет брата силой. Фили слишком любит его, чтобы ударить.
506
- Красивый.
Ладонь обводит короткую бороду и касается дернувшегося кадыка.
- Упрямый.
Пальцы скользят по золотистой коже, сжимаясь на пульсе. Несильно, дразня.
- Сильный.
Кили ведет ладони вниз по прикованным к изголовью рукам, по груди, задевает соски. Он прижимается щекой к мягким рыжеватым волоскам, жмурится, как кот, оставляет влажный поцелуй там, где расходятся под напряженными мускулами ребра, где у него самого каждый раз зарождается горький мед желания, по капле отравляя все тело.
Фили молчит. Он смеялся, думая, что все это шутка, уговаривал, кричал, угрожал. Кили отвечал только бесконечно нежными нетерпеливыми поцелуями, от которых Фили содрогался всем телом, чувствуя надрывную ласку младшего. Его Кили, его любимый мелкий болен, и страшно только от того, что Фили, кажется, уже ничего не может поделать.
- Мой. И ты еще удивляешься?
Фили смотрит в глаза брата и очень четко осознает, что тот не остановится.
- Твой. Твой брат.
- Заводит, правда?
Кили не улыбается. Фили не понимает, издевается он, или…
Не дождавшись ответа, Кили стягивает с него штаны, долго смазывает каким-то ароматным маслом из плошки. Фили начинает мутить.
- Зачем так?
- По-другому не получится, - Кили просто пожимает плечами.
Он наклоняется и жарко шепчет в ухо, и в голосе скребется беспомощная одержимость, с каждым словом раздирая остатки самообладания обоих. Растрепанные светлые пряди липнут к губам, Кили нежно целует каждую.
- Я хотел бы иначе, правда. Я хотел бы чувствовать тебя в себе, чувствовать твои руки на себе, вот здесь, - он сжимает бедра Фили, большими пальцами следуя линиям выступающих мышц. - Я отдал бы все за то, чтобы ты хотел меня так же сильно, как я тебя. Чтобы любил так же.
Фили сглатывает горечь, поднимающуюся из груди на язык.
- Я люблю.
Именно поэтому так мучительно. Именно поэтому запястья разодраны в кровь о массивные кандалы - вырваться, убрать от себя эти руки с невыносимыми, нездоровыми прикосновениями. Прижать к себе и укачивать, как в детстве.
Кили только усмехается, приникая лбом к ровно бьющейся на виске Фили жилке. Любит.
- Так вот, как я хочу не получится, - он обхватывает мягкий член Фили и дышит чаще. Сам он возбужден так, что готов скулить и тереться - у него всегда стоит на Фили, всегда.
Жутко от того, что в родных темных глазах нет ни капли безумия. Они все те же, смотрят с тем же теплом.
- Поэтому ты изнасилуешь собственного брата.
- Да чего заладил. Больно не будет, обещаю, - он снова макает пальцы в масло и проникает ими внутрь, гладит так любовно, словно ничего приятнее и слаще нет.
- А больнее все равно некуда, братишка.
Фили горько и зло улыбается и раздвигает ноги шире. Приглашает, чего тянуть.
Кили невольно стонет сквозь зубы, завороженно глядя на согнутые колени, а потом срывается.
Кили кончает в кулак, выйдя из него, и прячет лицо в золотой копне. Зарывается носом, дышит его запахом, как в детстве. Только запахи были другими: мыло, сваренное мамой, молоко и сосновая свежесть новеньких игрушек.
Не пота, секса, и крови. Не прелый душок неправильности.
Фили чувствует, как младший содрогается, а на плече становится влажно.
Он поворачивает голову, молча гладя щекой взъерошенный темноволосый затылок.