Надеюсь, что это хотя бы слегка похоже на то, чего хотел заказчик. Очень злой Скуало. Видимо, ООС. Любите Супербию, он до сих пор не потерял желания наставить Варию на пути истинный.)
- Дети мои, - священник пафосно развел руки в стороны, - Мы собрались здесь, чтоб соединить два любящих сердца. Как известно, Адам и Ева, наши прародители….
- Врааай! А нельзя сразу к теме дня? А то я в Бога не верю, только когда пуля мимо виска просвистит, еще перекрещусь, - Скуалло принял скучающую позу, устроившись подбородком на лысине впереди сидящего старичка.
- Но…
- Святой отец, действительно, давайте покороче, - угрожающе улыбаясь попросил я, - А то невеста сейчас задохнется в корсете, а у меня чешутся кулаки врезать свидетелю.
- Тогда, - священник сглотнул, - Бьянки Арчери, согласна ты взять этого мужчину в мужья, чтить его…
-Бла-бла-бла, - скучающе продекламировал Тсуна, - Эта женщина от него залетела, естественно она согласна. Кто ж в ее возрасте согласится стать матерью одиночкой?
- Тсуна! – ахнула Бьянки, но я вовремя поймал летящий в племянника букет.
- Так что? – спросил священник.
- Согласна, - ответила сестра, бросая гневные взгляды на сына. А тому точно было до сральника, он нежился в объятиях сопящего Бьяку. Мать он простебал перед всеми, теперь можно оставить дело злобных комментариев мне или Скуалло.
- А ты Маморо Рокудо, согласен жениться на этой женщине…
- Пока какой-нибудь член не разлучит вас? – и кто интересно меня –то за язык потянул?
- Хаято! – мне ж многострадальным букетиком все-таки срослось.
- Врааа-ха-ха-ха! Шмяк! – Скуалло со смеха со стула свалился. Гости ж реагировали по –разному. Кто-то кривился, кто-то смеялся, кто-то уже придумывал очередную сплетню. Отец просто прикрыл рукой лицо и еле заметно усмехался. Его эта свадьба достала не меньше моего. Джотто же вторил завучу, находясь на гране истерики.
- Быстро заканчивайте этот фарс, - Мукуро аж передергивало всего.
- Я согласен, - кивнул Деймон.
- Тогда властью данной мне церковью, я объявляю вас мужем и женой. Если в зале есть те, кто против этого брака, пусть выскажутся сейчас или…
- Или просто дадут этим двум гадюкам сожрать друг друга заживо, -ха-ха-ха, - теперь к нашей компании добавился еще и Джотто. Ну все, сегодня мы слез и истерик не оберемся.
А как позеленел Деймон, дааа, оно того стоило.
- Целуйтесь! – сказал святой отец. Деймон повернулся ко мне и прошипел.
- Все равно, я победил.
- А оно того стоило? – спросил я, хлопая под их поцелуй.
"...Кстати, о фигуре. Она, как известно, зиждется на костяке, а костяк - дело генетическое. Увы, встречаю вокруг мало генетически хороших скелетов. Есть вторая сторона - воспитание тела, его собирание и регулирование. Многие недостатки можно исправить, занимаясь чем-то кропотливым, связанным с установлением балансов тела - йогой, тай-цзи, да хоть и классическим балетом. Можно, но мало кто делает. Люди предпочитают жить в полурассыпанных телах - с продавленной поясницей, вываленным пузцом, перекошенными коленками и согбенным верхом. Это неудобно и некрасиво, но, что интересно, не особенно мешает. Великий Инстинкт Размножения делает своё дело - девушки находят парней, а парни девушек.
И всё, вроде кроме как для нахождения сексуального партнёра красота-то больше низачем не нужна! А как нашли - можно окончательно разваливаться. И история продолжается дальше - папа и мама оплывают в креслах, а их дети наследуют некое общее "ничо хорошего". Странно, у нас в обществе как-то вообще развеялась такая ценность, как красота. Люди некрасивы. И часто они не вообще природно некрасивы, а по совокупности факторов - выражение лица, форма тела, одежда, глаза, общее ощущение от энергии.
...Вообще, вы заметили, как мало вокруг нас красивых людей?" (с)
"Цветение сакуры вызывает ощущение сродни тому, которое мы испытываем во время Пасхи: очень радостное, но при этом близко присутствие смерти. Поэтому такую безумную красоту даже тяжело выносить. Скорей бы даже... кто-то думает: «скорей бы это кончилось», потому что - трудно. Ну, как свой день рождения - иногда не любишь, скорей бы он уж прошел, потому что это - напоминание. И пьют поэтому. Любование сакурой неразрывно связано с выпивкой. Все люди выходят, занимают места под деревьями".
1436 словЗанзас ненавидел рауты, ненавидел насквозь фальшивые лица на них, ненавидел церемонные расшаркивания с теми, кто в любой момент был готов воткнуть нож тебе в спину. Он бы предпочел провести вечер куда более приятным способом. В другом конце зала среди толстых, похожих на снулых рыб мафиози стоял Савада Тсунаеши. Его головная боль последних лет. В дорогом черном костюме, в начищенных до блеска ботинках – как хищник, вышедший на охоту. Он, склонив голову, прятал ядовитую ухмылку на губах и слушал ответы своих собеседников, осматривая помещение. Когда Занзас встретил его взгляд, Савада коротко кивнул, что означало – желающие могут свалить с приема куда подальше. Занзас вышел из зала и ослабил галстук. Плата за посещение приемов, за «хорошее» поведение на них была почти соразмерной – тело босса Вонголы. Самое главное, Савада сам пришел к нему с этим предложением. Сложно было отказаться, когда Тсуна подкрепил свое предложение восхитительным минетом прямо в его кабинете, под столом. Горячий влажный рот, юркий язычок, тонкие пальцы, большие глаза, на дне которых плескалось нескрываемое удовольствие от происходящего. За такую плату согласиться можно.
– Никуда не торопишься? – низкий голос совсем не вязался с внешностью. Тсуна стоял, закусив губу и опершись о косяк двери. – Ты как блядь, Савада, так и норовишь лечь под меня, – усмехнувшись, заметил Занзас, сидя в кресле. Савада из забитого юнца быстро вырос в хищника почти равного ему. Это щекотало нервы. Налив себе виски, он поприветствовал Тсуну, качнув бокал в его сторону.
– Мне тоже налей, – попросил он, войдя в комнату и на ходу стянув с себя пиджак. – Я тебе не прислуга, – огрызнулся Занзас, но все же плеснул виски во второй бокал. Савада пристроился на ручке его кресла, и Занзас оказался в облаке запаха дорогого парфюма и сигаретного дыма. Смесь подобных ароматов действовала на него как сильнейший афродизиак, разжигая желание в крови. – Вечно ты как целка мнешься, – прошипел он, стягивая Тсуну к себе на колени, разворачивая его к себе лицом. – Нет бы сразу… Тихого ругательства Савады хватило, чтобы член Занзаса, и так жаждущий внимания весь вечер, окончательно затвердел.
– Занзас, мать твою, пролью же, – тем не менее, он не пролил ни капли, и ему явно не терпелось. Стояк у Савады был вполне ощутимый. Занзасу было приятно знать, что у босса Вонголы стоит на него. Но знать, что право трахать это тело есть только у него – было еще приятнее. Он больше не боялся его, тянулся к нему, плавился в его руках. И каждый раз просил большего. Поерзав на его коленях, Тсуна устроился поудобнее, залпом выпил золотисто-янтарную жидкость и, поставив стакан на столик рядом, посмотрел Занзасу прямо в глаза. В глазах Савады плескалась похоть, он словно выпустил из-под маски босса сильнейшей мафиозной семьи свои истинные желания. – Да ты пьян!.. – Думаю, тебе это нравится, – шепнул Тсуна, склонившись к лицу Занзаса. – С-сучка… – он притянул его к себе за шею и тут же ощутил, как Савада, елозя на бедрах, потершись своими губами о его, дразня, обещая большее, ускользнул от поцелуя.
Тсуна, прижимаясь к широкой груди Занзаса, грелся на ней, словно звереныш, выгибался под его руками, скользящими по бедрам и спине он издавал полубессвязные звуки, сводя ими с ума. Савада уже давно не стеснялся Занзаса – ведь никто не стесняется своих любовников, особенно таких, как он. А сложные деловые отношения никоим образом не сказывались на личных отношениях в постели.
Соскользнув на толстый ковер, Тсуна устроился между ног Занзаса, и, взглянул на него снизу, словно чего-то ожидая. Уверенно погладив выпирающий бугор, Савада расстегнул ширинку на брюках Занзаса. Вытащив член, Тсуна тут же обхватил головку губами, пососал. Занзас, закусив губу, шумно выдохнул. Все-таки Савада слишком хорош… в некоторых моментах, думал Занзас, глядя на него.
Тсуна лизал, дразнил его языком. Занзас кожей чувствовал чужую ухмылку – только Савада мог заставить его кончить от языка и пальцев. Занзас бессознательно сгреб в горсть его волосы, притягивая ближе к себе. Он ненавидел Саваду, но это не было препятствием для отличного секса. – Бля…– картина перед ним была более чем возбуждающей: раскрасневшееся лицо растрепанные волосы, и собственный член между развратных губ Савады. От такого хотелось кончить сразу, но до завершения вечера было еще далеко. Опершись одной рукой о колено Занзаса, другой Савада неспешно дрочил себе, то и дело притормаживая. Взглянув на Занзаса, Тсуна расслабил горло и медленно насадился на член так глубоко, что носом уткнулся ему в пах. Савада любил дразнить его глубоким минетом, доводя до пика.
Занзас потянул Тсуну за волосы. На глазах у того выступили слезы. – Охуенно… – Занзас приподнял его лицо за подбородок и, стерев слезинку со щеки, повторил: – Как же охуенно.
Тсуна оттолкнул руку Занзаса: – Может, перестанешь меня отвлекать? – сказал он с вызовом, заставив Занзаса откинуться на спинку кресла и заржать в голос. Он замолчал, когда Тсуна снова заглотил его член. Только теперь к горячему влажному рту добавились руки. Пальцы двигались вслед за языком по складочкам, по венам, нежно поглаживали мошонку. – Да-а-а... – от того, как бесстыдно Савада отсасывал ему, Занзас получал ни с чем несравнимое удовольствие: босс Вонголы на коленях перед ним.
Толкаясь бедрами в его рот, Занзас удерживал его голову, сосредоточившись только на собственных ощущениях. Когда его член остался без внимания, Тсуны, Занзас чуть было не рявкнул на него, чтобы тот вернулся к своему занятию. Но увидев, как проворно Тсуна начал избавляться от одежды, ухмыльнулся и начал дрочить сам себе, наблюдая за невинным стриптизом. – Растяни себя. Босс Вонголы – та еще штучка. Развратная штучка. – А больше ты ничего не хочешь? – улыбнулся Тсуна, вытащив флакон со смазкой из ящика комода, стоящего позади, налил ее в ладони и кинул бутылку Занзасу. После чего, глядя ему в глаза, опустился на колени, развратно демонстрируя себя: припухшие искусанные губы, кнопки сосков, возбужденный ровный член, сочащийся смазкой и прижимающийся к животу. И начал дразнить Занзаса, трахая себя двумя пальцами сразу.
Занзас хрипло рыкнул: – Савада!.. – это послужило сигналом для Тсуны, который, кинув взгляд на Занзаса из-под полуприкрытых век, вытащил из себя пальцы, поднялся с колен и медленно подошел к Занзасу. – Какая же ты… – …блядь? – ухмыльнулся Тсуна, копируя манеру Занзаса и вызывая этим вспышку его ярости. За то, что так легко раздражал, бесил, соблазнял одним только своим видом. Забравшись на колени к Занзасу, он начал расстегивать рубашку на нем, поглаживая обнажающуюся кожу, обводя пальцами и языком шрамы, оставляя влажные дорожки. Простая ласка – но она заводила похлеще, чем многое другое из арсенала Савады. У него был фетиш на шрамы, он не раз признавался, что Занзас без них – не Занзас.
Занзас не мешал Тсуне раздевать его, он даже слегка приподнялся, чтобы приспустить брюки, оглаживая его бедра, сжимая тощие ягодицы, умещающиеся в его ладонях. – Пожалуйста… – бессвязно шептал он, зарываясь пальцами в черные влажные волосы Занзаса, заставляя его урчать от удовольствия. Умелые движения пальцев Занзаса на члене, в заднице, заставляли Саваду умолять о большем, подставляться под поцелуи, вскрикивать от укусов.
Занзас оставлял свои метки на Тсуне, каждый раз ругаясь с ним из-за них, но все равно ставил засосы, зная, что Савада от этого получает не меньшее удовлетворение, чем он.
Тсуна поерзав, прошипел Занзасу в ухо: – Прекращай уже нянчиться со мной. Занзас ничего не ответив, потянул Саваду за бедра, опустил его на себя. Тсуна слегка напрягся, ощутив его немаленький размер, но расслабился, позволив Занзасу вести – как всегда. Тяжело дыша, он медленно входил в Тсуну, стараясь не причинить ему особой боли. Хоть Савада и подготовил себя, он все равно оставался узким, тесным, тугим. Потом его бёдра прижались к бедрам Занзаса, заставляя его хрипло застонать – Тсуна восхитительно плотно сжимал его. Только капля пота, сбежавшая по виску, говорила о том, как Занзасу хотелось сбросить все ограничения, и отыметь Саваду – сильно, жестко.
Савада, получив короткую передышку, прижался взмокшим лбом к шее Занзаса и сказал, прерывисто дыша: – Боже… Занзас, за одно это тебя стоит убить…– Савада не мог без него, без этих встреч. Занзас знал это. И это ощущение пьянило куда сильнее, чем лучший виски из погребов Тимотео.
Ничего не ответив, Занзас приподнял Саваду за бедра, практически выходя из него, и снова насадил на себя, получая в награду стоны, метания и подёргивания. – Чёрт, – выдохнул Тсуна, начав двигаться в ритме, заданном любовником, тесно сжимая его. Стиснув пальцами бедра Савады, оставляя на его тонкой коже синяки, Занзас, опираясь спиной о спинку кресла, вбивался в Тсуну со всей силы, каждый раз притягивая того навстречу в ответном рывке. Тсуна только сильнее прижимался в ответ.
Звуки, срывающиеся с искусанных губ, становились всё резче и громче. Затем его лицо нахмурилось и тут же расслабилось, голова бессильно опустилась на плечо Занзаса. От того, как Тсуна сжимался вокруг него, кончая, член и яйца Занзаса горели огнем. В жилах плескалось желание продолжать и продолжать. Но стоило ему толкнуться еще несколько раз, и он кончил, ощущая, как Савада все еще плотно обхватывает его. Несколько минут спустя, взлохматив волосы Тсуны, он провёл рукой по его покрытой испариной спине. – Какая же ты все-таки блядь, Савада… Тсуна лишь довольно вздохнул, щекоча дыханием грудь Занзаса. Занзас ненавидел посещать все эти скучные приемы, ненавидел изображать из себя на них «хорошего» союзника. Но все-таки Савада стоил всего этого.
Восьмой тур 32|65. Хибари/Тсуна/Мукуро. «Запомни, ты принадлежишь только нам.» 674 читать дальшеЕсли вернуться на несколько месяцев назад, можно отметить точку перелома. Точку, когда Мукуро и Хибари нашли баланс в лице своего босса - Савады Тсунаеши. Тот миг, когда Тсуна встал между ними, не давая продолжить драку, стал переломным в отношениях. Нет, Хибари все так же страстно желал победить Мукуро, а тот в свою очередь умело избегал любых стычек и провоцировал Кею всеми возможными способами. Вот только когда рядом оказывался Савада, их желания сталкивались, искрили и сверкали на лбу Тсуны пламенем Неба, пламенем Гармонии. - Тсунаеши-кун, когда ты краснеешь, я теряю голову, - шепчет ему на ухо Мукуро, прижимаясь всем телом. Будто нарочно сильнее вдавливает в Хибари. А Тсуне уже и так не очень удобно - он чувствует, как напрягся член Кеи, как он упирается ему в ягодицы. И он чувствует сильные руки, обхватывающие его за талию, прижимающие к себе. - Не здесь же, - робко протестует юный босс Вонголы, шире разводя ноги, когда Мукуро касается рукой головки его члена. Дыхание перехватывает от нежных покусываний Хибари, а уши горят огнем. - Почему нет? - ухмыляясь, интересуется Мукуро в невыразимой близости от лица Тсуны, не забывая ласкать его плоть. - Нас могут увидеть, - из последних сил всхлипывает Тсуна, уже готовый согласиться на все, что угодно. - Никто нас не увидит. Запомни, ты принадлежишь только нам, - рычит Хибари и приподнимает Тсуну немного вверх, позволяя Мукуро стянуть с мальчишки брюки. Когда горячие губы Рокудо обхватывают член Тсуны, он уже не спорит. Медленно, мучительно медленно Мукуро посасывает, лижет, вбирает в рот на всю длину. Тсуна знает, что Хибари наблюдает за всем из-за его плеча, он чувствует, какой Хибари горячий. Тсуна хочет, чтобы эта пытка кончилась поскорее, чтобы Хибари уже вошел в него, но знает, что просить бесполезно - пока эти двое не решат, что достаточно, пока неведомое ему единодушие двоих лучших врагов не придет в равновесие, ласки будут продолжаться. И Савада почти даже не плачет от невыносимого наслаждения, когда тонкие пальцы Мукуро проникают в него, растягивая, подготавливая к грубому, жестокому проникновению Хибари. Первый раз, когда они проникли в него вдвоем, Савада решил, что скончается прямо там, в объятиях двоих любовников - такой невыносимой была боль. Но со временем стало лучше, теперь, когда его заполняли сразу оба хранителя, Тсуна почти терял сознание от наслаждения и сам двигался им навстречу, выгибался, пытаясь сделать проникновение глубже. Мукуро позволет Хибари вести в этом трио. Он наслаждается теснотой в теле босса, млеет от быстрых толчков Кеи, от соприкосновения своего члена с его. - Если ты будешь плакать, я кончу раньше, чем хотел бы, - хрипло стонет Мукуро, не давая Тсуне уткнуться носом себе в плечо. - Я больше не буду, - прерывисто отвечает Тсуна, не совсем понимая, о чем речь. Хибари буквально вколачивается в его тело, оставляет красные засосы на шее, рычит от возбуждения. Тсуна прикусывает нижнюю губу, потому что ему кажется, что больше он не вынесет. - Пожалуйста, ну пожалуйста, я прошу! - умоляет он Мукуро. Уже на пределе, когда тело почти не слушается, Тсуна готов потерять сознание. Только в этот момент Рокудо считает нужным снять с него ограничивающее кольцо. Кея вцепляется зубами в его плечо - это знак, что до конца осталось совсем недолго, и Тсуна из последних сил прогибается в пояснице, всхлипывает, подвывает в такт движениям. Конвульсивно вздрагивает Мукуро, Кея замирает, удерживая Тсуну на весу. Савада закрывает глаза, смаргивая набежавшие слезы, и кончает следом за ними, умирая при мысли, что сперма двух его хранителей смешалась в нем и белесыми потеками стекает по ногам. Мукуро укладывает босса на мягкий диван и укрывает простыней. Хибари уже сидит за столом и пьет кофе, невозмутимо читая вчерашний отчет. - Убирайся, - спокойно бросает он Мукуро. Тот, ухмыльнувшись, медленно натягивает одежду. Он знает лимит времени и знает, что сейчас Кея добр, как никогда. Мукуро и самому не хочется ничего говорить, провоцировать любимого соперника. Он аккуратно застегивает рубашку и, прихватив пиджак, исчезает за дверью. Хибари, проводив его взглядом, открывает свой ежедневник и ставит в нем галочку. Спящий Савада не мешает тишине в кабинете, поэтому Кея дает ему час на то, чтобы отдохнуть, а потом точно так же, как Мукуро, выгонит прочь. По привычке. До следующего раза.
7-ой тур 65/110 Занзас/Сквало. "Тоже мне Золушка..."
899 словБлагоухая дорогим одеколоном, Сквало вышел из своей комнаты. Чертова босс даже не сообщила ему, по какому поводу был назначен прием, просто велела быть при полном параде: “Чтобы от стыда за тебя не краснеть, мусор”. Сквало сильно сомневался, что она умеет краснеть от стыда, но приказ выполнил. Строгий черный костюм сидел на нем как влитой, темно-синяя рубашка оттеняла и подчеркивала все, что можно было подчеркивать и оттенять, волосы лежали волосок к волоску. Бросив на себя перед выходом последний взгляд в зеркало, Сквало самодовольно ухмыльнулся собственному отражению и гордо расправил плечи – придраться было не к чему, достойный кавалер для прекрасной, кхем, дамы. Вот только дама что-то запаздывала. Сквало послонялся по коридору, нарезал пару кругов по холлу, и не выдержав, направился к комнатам босса. Занзас обнаружилась в гостиной. Сквало даже на секунду задержал дыхание - выглядела она роскошно. Волосы были уложены в прическу, черное вечернее платье на одной бретельке обнажало смуглое плечо, на губах поблескивал слой помады. Даже ногти красным лаком не поленилась накрасить – очень ярко, очень хищно. И только одна деталь нарушала общую гармонию – на ногах у неё красовались пушистые розовые тапки-зайчики. Тапки эти Сквало сам ей как-то и купил, решив приколоться, а она их тогда почему-то не выкинула и не сожгла. И вот сейчас стояла в них посреди гостиной с самым мрачным видом, а вокруг неё в хаотическом беспорядке валялись коробки, обрывки оберточной бумаги, и множество туфелек всех цветов и моделей. - Босс, сколько можно копаться? - комплименты Сквало решил оставить на потом. Где случится это “потом” - на приеме в каком-нибудь темном уголке, или на заднем сиденье машины, он ещё не решил. - Гребаные туфли, - лаконично сообщила Занзас. Сквало тяжко вздохнул. Кажется, он начинал понимать.
Занзас была женщиной, в хорошем смысле этого слова, крупной. У неё были крутые бедра, тяжелая полная грудь, и развитые мускулы – как раз до той тонкой грани, когда чуть больше, и было бы уже некрасиво. Высокая и статная, со спортивным подтянутым телом; даже причудливый рисунок шрамов её не портил, придавая облику босса какую-то дикий, первобытный шарм. В редкие приступы романтического настроения Сквало сравнивал её с грозной валькирией, прекрасной и яростной. Был у неё лишь один, довольно незаметный с первого взгляда недостаток – гигантский, циклопический, абсолютно неженственный размер ноги. Сорок второй, если говорить точнее. Нельзя сказать, чтобы недостаток этот в обычные дни Занзас так уж смущал. Круглыми сутками варийцы лицезрели её в высоких, туго зашнурованных берцах. В них было удобно бегать, давать пинка подчиненным и с ноги распахивать двери. Изредка, когда Сквало вытаскивал её в люди, Занзас со скрипом меняла их на демократичные кроссовки. Этим нехитрым набором она легко обходилась, и прекрасно себя чувствовала. И ещё у неё были зайце-тапки. Но на прием, официальный прием, ни один из этих трех вариантов категорически не годился.
- Привезли какое-то дерьмо для дюймовочек. Помоги надеть, - с этими словами она стряхнула тапок и требовательно протянула ему босую ногу. Ничто не мешало Занзас завести себе подружку и шляться с ней по магазинам, сколько влезет. На худой конец, она могла взять с собой Луссурию, куда лучше разбиравшегося во всех этих женских штучках. Но нет, она предпочитала отравлять жизнь Сквало. Он вздохнул ещё раз и нагнулся, схватив первую попавшуюся под руку туфлю. Взял Занзас за лодыжку – ха, а она ведь и на ногах ногти красным накрасила, в тон маникюру! – и попытался втиснуть ступню в узкую колодку. Босс заорала дурным голосом и отвесила ему тумака. Сквало сплюнул от досады и схватил другую туфлю.
На седьмой паре Супербия почувствовал, что стремительно теряет парадный вид. Лыжи сорок второго размера никак не желали втискиваться в творения обувных дизайнеров. - Тоже мне, Золушка, - зло прокряхтел Сквало, орудуя обувным рожком. Обладательница лыж в этот момент думала что-то об инквизиции, испанском сапожке и пытках, и комментарий проигнорировала. На пятнадцатой паре Сквало скинул пиджак, вытер взмокший лоб и предложил: - Может, ногу вазелином смазать? - Я тебе, идиот, другое место вазелином смажу, - процедила Занзас и одарила его испепеляющим взглядом, - Следующую давай. На последней паре им, кажется, наконец повезло – босс не только смогла втиснуться в туфли, но и проковыляла в них пару шагов. Но на третьем шаге тоненькая шпилька покосилась, хрустнула, и отлетела, а босс с матами грохнулась на пол. Потом поднялась, запустила напоследок треклятой туфлей в стену и рухнула на диван, обессилено закинув ногу на ногу. Тяжело дыша, Сквало примостился на полу рядом, откинув голову на сиденье. Неженственный сорок второй болтался у него перед носом. Вполне, кстати, симметричный, если сравнивать с общей комплекцией. Особенно с грудью… Пару минут Сквало рассматривал смуглую боссову ногу, блестящие лаком ноготки. Потом поднял руку и пощекотал. Занзас хохотнула и лягнула его в плечо. Он пощекотал снова. Занзас взвизгнула и дала ему пяткой в лоб. - Слушай, босс, - вкрадчиво начал Сквало. - Чего тебе, мусор? - А прием очень важный? - Чрезвычайно. Вонгола заключает перемирие с парочкой крупных враждебных семей. - А что будет, если мы опоздаем? - Придется объясняться с папашей и мелким Савадой. - А если совсем не придем? – Сквало провел пальцами по гладкой щиколотке, погладил высокий взъем. - Будут проблемы. Вария устранила многих шишек у новых союзников, не придти – значит, показать свое неуважение. А то и протест против союза. - То есть, событие, - тут он обхватил большой палец на многострадальной ножке губами и с чувством облизал, - не такое уж важное? Занзас довольно хмыкнула и провела напедикюренными пальчиками по его щеке. - Да в общем-то, фигня.
Уши у наблюдавших за этим безобразием тапок-зайцев стремительно меняли цвет с розового на ярко-малиновый. Но на них уже никто не обращал внимания.
1030 слов Тот дегенерат, который определил его в эту клинику, решил Савада Цунаеши, поплатится. Поплатится жестоко, и перед смертью будет умолять о пощаде. Так вышло, что больница, в которую определили Цуну, была частной. Очень хорошей, но частной. Вот только принадлежала она не Вонголе. Вначале на тумбочке у его кровати, рядом со многими, присланными Десятому Вонголе букетами, появился букет гиацинтов. Белых. Языка цветов Цуна не знал, но к счастью записка, прилагающаяся к букету, раскрыла ему тайну. "Эти белые гиацинты говорят "я буду молиться за тебя". Молиться. За него. Цуна попал в больницу со сломанными ребрами. И он точно помнил, что когда его только определили в эту милую палату, ранение не было смертельным. Гиацинты воняли. Цуна не знал, что с ними сделали, но пахли они как будто им за это платили. Их аромат при желании можно было нарезать ножом. Когда пару часов спустя, Цуна рискнул пожаловаться милой медсестре на головную боль, он даже не представлял, чем это обернется. Вначале ему проверили температуру. Температуру в этой клинике почему-то проверяли при любом удобном случае и всегда делали это ректально. Потом Цуну отправили на осмотр к проктологу. Каким образом сломанные ребра и головная боль связаны с подобным осмотром, Цунаеши не зал. Савада был уверен, что доктор злоупотребляет своими служебными обязанностями, и с ужасом иногда ловил себя на мысли, что в этом есть своя романтика. Когда Цуна пожаловался главврачу на лечение, ему показали неопровержимые доказательства того, что он понемногу поправляется. Когда Цуна рискнул заметить, что и без ежедневной профилактической клизмы с ним было бы все в порядке, его снова отправили к проктологу. В этой клинике верили в хорошее позитивное кино и разрушительное воздействие таких вещей как сотовые телефоны и внешний деструктивный мир. Потому часы посещений были строго ограничены. Тот факт, что это не насторожило никого из его, так называемых Хранителей - даже Гокудеру, усиливал чувство абсурдности происходящего. К глубокому сожалению Цуны, такие позитивные фильмы как "Евротур" или "Дорожное приключение" производили скорее обратный эффект. И вообще, Цуна задавался вопросом, кому могло прийти в голову показывать человеку, прикованному к постели, как кучка самцов-пришельцев - а Цуна не верил, что главные герои этого видео люди, - едет из точки Ж в точку Пц к самке пришельца, чтобы главарь стаи мог с ней спариться. Выключив телевизор и порадовавшись, что он все еще человек, Цуна переключился на книги. Их было мало, все они были на итальянском и так уж вышло, что добровольно Десятый Вонгола ничего сложнее комиксов не читал. Хемингуэй был замечательным автором, но как решил Савада пятнадцать минут спустя, только пока стоял на полке. Музыкальный выбор тоже оставлял желать лучшего. Он состоял из классики и классики. Цуна знал, что эта музыка полезна и интеллектуальна, но сам Савада никогда не был интеллектуалом. Через полчаса глядения в окно на красивое белое здание второго корпуса больницы, Цуна понял, что в клинике ужасно. Еще через час, когда он наконец-то увидел, что второй корпус чем-то неуловимо напоминает зефир, Цуна понял почему. Потом ему подали мороженое с зефиром, на которое у Цуны оказалась аллергическая реакция. Потом ему ставили свечи и снова мерили температуру. Когда в гости зашел Джессо Бьякуран, Цуна уже вполне готов был убивать. У босса Мильфиоре был огромный букет роз с собой, коробка конфет и милая улыбочка на лице. Цуна почувствовал, что сатанеет. Джессо Бьякуран никогда не думал, что наступит день, в который он решит признаться Саваде Цунаеши в любви. Но этот день наступил и, перебрав множество способов - традиционных и не очень, глава Мильфиоре решил, что лучше сделать это как можно проще - с цветами и конфетами. В конце концов, Савада лежал в больнице, и стоило поберечь его нервы. Момент был, в общем-то, идеальным. Савада лежал в больнице. То есть не мог как следует избить потенциального ухажера. - Привет, Цуна-тян, - весело начал Бьякуран, потому что верил в то, что от улыбки станет всем светлей, и потому что еще в детстве начитался Карнеги. - Как дела? - Дела? - широко улыбнулся Цуна. - Идут. Бьякуран немного опасливо на него посмотрел. Савада всегда казался ему хорошим мальчиком. Тогда босс Джессо впервые подумал, что возможно внешность обманчиво. - Две клизмы, три проверки температуры и один проктальный осмотр. - Вкрадчиво ответил Цуна. - Рад за тебя. - Улыбнулся Бьякуран, не вполне понимая, зачем Цунаеши-кун об этом рассказывает. - Как-то так получилось, - Савада сел и взялся за капельницу - следствие недавнего отравления мороженым, - что, похоже, у меня все время ищут простатит. - Простатит в наше время молодеет. - Задумчиво признал Бьякуран. - У меня нет простатита! - Так это же прекрасно! - Для босса Мильфиоре это действительно была замечательная новость. Для Цуны это был повод действовать. "Я забью тебя капельницей, - мстительно думал Цуна, напрыгивая на Бьякурана и действительно придавив его капельницей к полу. - Я покажу тебе проктолога! Я...я..." - Я тебе устрою ректальный анализ! - Прорычал Десятый босс Вонголы, что выглядело хищно и угрожающе даже несмотря на его хрупкое сложение и миловидное лицо. Решив, что в последствии свалит все на разлагающее влияние проктолога, Савада приступил к решительным действиям. Босс Мильфиоре сначала не поверил, потом поняв, что не ошибся, широко улыбнулся, как бы невзначай слегка раздвигая ноги, и подумал, что кажется, букет и коробка конфет сработали.
Неделю спустя Савада Цунаеши сидел в своем кабинете и ерзал на большом, дорогом кожаном кресле. Совсем недавно он узнал, что злополучная клиника не имела никакого отношения к боссу Джессо, и что она принадлежала Семье Каваллоне. Это означало две вещи: Бьякуран ни в чем не виноват, а значит, он не заслуживал ректального анализа. При мысли о произошедшем Цуна смущенно покраснел. А подробности, к слову, он помнил неожиданно четко. Они даже снились ему каждую ночь. Второе - ему придется извиниться. При мысли о том, что он снова увидит Бьякурана, Цуна покраснел сильнее. И подумал, что, быть может, если босс Джессо не против, Цуна мог бы принести свои извинения в каком-нибудь ресторане. А после ресторана они могли бы где-нибудь уединиться. Нервно сглотнув, Десятый босс Вонголы взял трубку телефона и дрожащей рукой набрал номер.
Босс Джессо гордо восседал на мягкой подушечке в своем кабинете и томно ел зефир. Он ждал звонка, и сегодня у него было хорошее предчувствие. Телефон зазвонил, бросив один быстрый взгляд на определитель номера, Бьякуран взял трубку: - Цуна-тян, как хорошо, что ты позвонил. Что? В ресторан? С удовольствием. Закажи столик. - Милая улыбка. - А я закажу номер в отеле.
3 тур 56/104.TYL!Тсуна | TYL!Занзас. Теплые товарищеские отношения двух боссов.
559 слов- … и если мы проигнорируем их действия, это сочтут за слабость Вонголы, - закончив докладывать, Хаято нервно передернул плечами. Он ненавидел, просто ненавидел, когда на собрания приходил Занзас. - Что ж, - Тсунаеши скользнул задумчивым взглядом по делу о попытке подорвать склад, принадлежавший Вонголе, - семья Фабретти мала. К тому же мы не уверены, что это сделали именно они… - А слов Тони тебе недостаточно, мусор? – грубо перебил его Занзас. «Начинается», - с тоской подумали все присутствовавшие на собрании – как Хранители Десятого, так и убийцы Варии. - Твой свидетель был пьян, - отмахнулся Савада. - Какая, нахер, разница? Он четко видел их рожи. - Он задолжал им кругленькую сумму, - с нотками раздражения намекнул на предвзятость Тони Тсуна. - Да он половине Италии задолжал! – прорычал Занзас, - Этот мусор боится Вонголу до усрачки. Врать нам у него язык не повернется. - Еще бы, с такого-то перепоя! Я вообще удивлен, как он хоть свое имя сумел назвать! – сорвался на повышенные тона Тсуна. - Если ты, слабак, с одного стакана виски косеешь… - Я, черт возьми, целый день перед этим не ел! – привстал от негодования Савада. - Какие мы нежные! – презрительно фыркнул глава Варии. - Да уж, каждый день не накачиваюсь, как некоторые! - Ну-ка повтори, мусор! – теперь уже вскочил Занзас. Боссы мерили друг друга яростными взглядами и, обменявшись еще парочкой колких замечаний, стали стремительно сближаться. - Вро-ой! Босс, харэ! – морщась от рутинной работы, Скуало вышел из-за стола и поспешил за начальством. - Джудайме, успокойтесь! – взмолился Гокудера с другого края. Но они, как всегда, не успели. В середине совсем недавно отремонтированного зала на руках двух непримиримых боссов вспыхнуло пламя предсмертной воли. Вспыхнуло и тут же погасло. - Какого хера?! - Что за фигня!? «Джаннини – святой человек!» - пронеслась в головах подчиненных общая мысль. Штатного механика уже не раз просили придумать что-нибудь гасившее пламя, раз подсыпать успокоительного в чай и виски так и не удалось (когда Тсуна своей гипер-интуицией почуял неладное в своем напитке, а Занзас определил добавку по вкусу, пол резиденции пришлось отстраивать заново. Да, и сердобольные подчиненные довольно долго провалялись на больничных койках – это тоже не стоило забывать). - Что, мусор, выдохся? – напрасно ребята надеялись, что с устранением пламени все закончится. - Не драться же мне с идиотом. - А не вырвать ли мне твой е@нутый язык? - А не отправить ли мне от твоего имени открытку Девятому? С Днем Отца, например. - Мелкое отродье! Ты хоть знаешь, что этот придурошный старик целый час еб@л мне мозг по телефону после твоей уродской корзины фруктов?! - Радуйся, что это не цветы! В следующий раз думать будешь, прежде чем вламываться ко мне домой! Черт, я ведь почти пригласил Кеко на свидание! - Я ненавижу тебя, Савада! - Взаимно, Занзас! - Ладно, проверяем тех, кого опознал наш «стукач», на наличие алиби, - тем временем обсуждали Гокудера со Скуало. - О результатах расследования сообщаем нашим боссам отдельно. - Ха-ха, ребята, но вы же сами притаскиваете их на общие собрания, - заметил Ямамото. - Заткнись, придурок! – рявкнул Хаято. - Нашим кретинским боссам хотя бы иногда надо встречаться для разрядки. Наорутся друг на друга и смогут еще недельку нормально работать, - объяснил с кривой усмешкой Скуало. А великие и ужасные боссы, тем временем, не придумав ничего умнее, щипали друг друга за носы да щеки. Глядя на это безобразие, подчиненные не могли не задуматься: «Может, не надо было избавляться от Бьякурана?» - столько дурной силы пропадало.
"Он выполнил свой долг, оправдал свое предназначение и существование, иначе он поступить просто не мог.
Как всякий настоящий воин, он встал на защиту своей семьи и погиб в бою..."
"Под ногами земля, над головой доски с занозами. Сквозь щели просачивается пыльный солнечный свет. Лучи падают почему-то под разными углами, образуют причудливую многоугольную сетку. Пахнет ветошью и грибами. Я слушаю.
Шаги. Медленные, тяжелые шаги над головой. От каждого шага доски прогибаются и осыпают мне на голову какой-то колючий прах. Шаги направляются ко мне. Бакс. Шерсть у него на загривке поднимается, спина начинает дрожать. Шаги останавливаются прямо над нами. Я уже не дышу".
"Когда-то в детстве я видел картинку. Поле со скошенной травой, озерко, гуси купаются. К гусям с двух сторон подкрадываются лисы. Нарисовал один мальчик. Картинка была удивительна тем, что художник увидел все это как бы с высоты птичьего полета. Белые горошины гусей и острые стрелки лис. И это придало всей сцене необыкновенную живость и какую-то даже трагичность. Когда я смотрел на нее, я ясно видел, что произойдет в следующее мгновенье: лисы рванутся, гуси заорут, ветер поднимет белые перья..."
"Пока, – сказал я. – Мы обязательно встретимся в лугах, богатых дичью."
Цитаты взяты из книги Эдуарда Веркина "Чудовище с улицы Розы"
Фраза: "Нас вообще никто не любит, если не считать уголовный розыск, который нас тоже не любит" Бета: Сиреневый суслик с пропеллером Временной промежуток: примерно 5YL Рейтинг: PG-13
тыцКогда Савада без стука ввалился в номер, Занзас даже слегка напрягся, чего не преминул показать пистолетом между косеньких японских глазёнок. Савада, впрочем, его волнений не заметил — слишком уж был взволнован сам. Хоть картину «Отчаяние!!!» рисуй — всклокоченный, волосы дыбом, рубашонка мятая, глаза горят совсем не от Воли, а нос красный, как будто он перед этим пару недель не расставался с бутылкой. В общем, вид более подходящий самому Занзасу, а не победителю в номинации «самый морально устойчивый босс столетия». И Савада тут же решительно опроверг свою репутацию, неуверенным шагом барашка на привязи направившись к бару. Занзас безмолвствовал всё то время, которое потребовалось японцу, чтобы расковырять бутылку. У босса Варии ныли зубы от такого кощунства, но слову он всегда предпочитал дело, а сегодня пнуть обнаглевший мусор было нельзя — любимый папаша его по этому вопросу предупредил и наставительно порекомендовал сдерживаться, пространно напомнив о какой-то там добродетели. Поэтому ему оставалось только молча наблюдать, как Савада с несчастным видом делает глоток дорогого виски и корчит такую рожу, будто хлебнул какого-нибудь палёного спирта. — Д-добрый вечер, — с вытаращенными глазами наконец-то вспомнил тот о приличиях. — Поспорим? — хмыкнул Занзас, расслабляясь. Савада наконец-то оставил несчастный виски в покое, перестав мучить и напиток, и его. Любой на месте Занзаса спросил бы у парня, что случилось, если не из-за пресловутых правил хорошего тона, то от любопытства точно. Любой, но не Занзас. Его вообще мало интересовало душевное здоровье Савады Цунаёши, а единственное состояние, в котором он был бы рад увидеть его — это хладным трупом. Но Савада решил просветить его о своих волнениях сам. — Киоко-чан меня бросила, — трагично всхлипнул он с вселенской обидой в голосе. Занзасу тут же зверски захотелось «пнуть собачку», но он попытался взять себя в руки. Во имя финансирования Варии. — Ну, то есть, не совсем бросила, — тут же поправился Савада, неправильно истолковав его взгляд. — Мы и не встречались никогда. Просто… ну просто я всегда думал, что мы… ну… свадьба там, Киоко-чан в белой фате у алтаря. Мне этот сон с тринадцати лет снился! Ну и разные вариации кошмаров, когда на месте невесты были мои хранители или Хару. — Нормальным людям в тринадцать снятся голые бабы из плейбоя, — буркнул Занзас, чтобы хоть как-то заткнуть фонтан неожиданного красноречия Савады. И какого хрена Реборн до сих пор не отучил его от этого идиотского «ну»?! Савада затряс башкой на его замечание с такой силой, что к Занзасу пришла страшная мысль — босс Вонголы порнуху и в глаза никогда не видел. — Ты что-о-о, — оскорблёно протянул Савада. — Это же… это же Киоко-чан! Как о ней можно так думать?! Занзас хмыкнул и с чувством кивнул: — Не удивительно, что она тебя «ну то есть, не совсем бросила». Поцеловать ты её через сколько лет после свадьбы собирался? Савада покраснел. Занзас до неприличного громко заржал. — Она даже не знала о моих чувствах, — оправдываясь, залепетал Савада. — Она считает меня своим… ну… братом. — Ты даже не мусор, — отсмеявшись, сообщил Занзас. — Ты банальная тряпка. — Я хотел сделать всё правильно! — Можешь хотеть дальше. — Всё уже бесполезно, — неожиданно впал в суровую меланхолию Савада, опять потянувшись за бутылкой. — Всё бесполезно, — повторил он ещё раз для большей убедительности. — Меня никто не любит. — Нас, мафию, вообще никто не любит, если не считать уголовный розыск, который нас тоже не любит, — криво усмехнулся Занзас, отбирая бутылку и разливая виски по бокалам. Савада, который не ожидал подтверждения своих переживаний, потрясённо заткнулся и одним глотком осушил бокал. Занзас чуть приподнял брови, глядя в его вытаращенные глаза, и, пожав плечами, подлил ещё. В конце-то концов, надо же когда-нибудь научить этого недо-босса пить. Пусть лучше сейчас опозорится, чем с каким-нибудь недоброжелателем подставит всех. — Ну… — Савада цапнул бокал опять и явно капитально задумался, — ну, может, и не только уголовный розыск. Занзас ехидно смерил его взглядом, начиная получать удовольствие от разговора. Савада явно относился к тому типу людей, которые, получив искреннее подтверждение своим словам, тут же начинали искать пути отступления. — Никто, — повторил Занзас. — А как же моя семья? — вякнул Савада, осушая бокал. — А ты попробуй убеди меня, что тот чувак с птичкой и чёлочкой испытывает к тебе искреннюю любовь, — предложил Занзас. Савада подавился, отчаянно закашлялся и опять отхлебнул виски прямо из горла. — Хи… — невнятно прохрипел он. — Хи? Вспомнил школьные годы? — Хи-Хибари-сан не считается, — шёпотом сообщил Савада. — А тот, который толи мальчик, толи девочка? — ухмыльнулся Занзас. У Савады неожиданно задрожали губы, и Занзас уже было решил, что тот сейчас разрыдается. Вместо этого Десятый босс Вонголы разразился истеричным пьяным хихиканьем, скрючившись на кресле и с каждым всхлипом стекая всё ближе к полу. Занзас закатил глаза и решил, что виски достоин большего внимания, чем захлёбывающийся смехом малолетка. — М-мукуро-о-о, — всё ещё всхлипывая, протянул Савада уже с пола, — просто хочет моё т-тело-о-о. И Занзас первый раз в жизни подавился виски. — С-савада, слишком много информации! Это почему-то рассмешило парня ещё больше. — Не в этом смысле, извращенец. — Рад за него, — буркнул Занзас. И тут Савада неожиданно очень бурно обиделся и вскочил, опрокинув столик: — А что, меня уже просто так и хотеть нельзя?! Занзас подавился смешком, обнаружив рядом Саваду Цунаёши в полной боевой готовности и с полностью замутненным алкоголем мозгом. «Пить не давать — звереет», — сделал он логический вывод, поудобнее перехватывая пистолеты. А потом смерил мальчишку взглядом и великодушно сообщил: — Можно. — П-правда? — на него в тот же момент с надеждой уставились неяпонского размера глазищи, в которых нельзя было разглядеть уже ни капли здравого смысла. — Да чтоб я сдох, — почти добродушно сообщил Занзас, надеясь, что никакая кара его всё-таки не постигнет. Всего-то ещё один маленький пунктик в бесконечном списке его грехов. — Занзас, — сияющий Савада едва ли не лез обниматься, — знай, что один человек тебя точно любит. И это я! Сделав это сенсационное заявление, которое просилось в заголовки газет (если бы, конечно, у мафиози были газеты), Савада позеленел, прикрыл ладонью рот и бросился в сторону ванной. — Да уж, — хмыкнул Занзас, поднимая удачно упавшую бутылку с пола. — Звереет, обижается и страдает повышенной любвеобильностью. В общем, чувств не контролирует. Он долил себе виски, стараясь не прислушиваться к звукам из ванной, и потянулся к пульту от телевизора, как в кармане запиликал телефон. — ХРЕНОВ БОСС, — поздоровался с ним Скуало, — КАКОГО ХУЯ ВЫ НЕ НА ВСТРЕЧЕ ОБА?! — Мы встретились друг с другом, и многое обсудили, — хмыкнул Занзас. — И как? — полюбопытствовал Скуало. — Нам нужно куда-то деть труп японца около двадцати лет? — Если он сейчас утонет в ванной, то да, — невозмутимо сообщил он. — В ванной? — насмешливо переспросил Скуало. — Я смотрю, ты там времени зря не терял, босс. И что же вы обсудили, наплевав на встречу? — Наши чувства друг к другу, — нарочито томно протянул Занзас, сам себе восхищаясь. Он и не знал, что умеет говорить и таким тоном. В трубке повисло некрасивое молчание. Занзас вполне мог представить себе вытаращенные глаза Скуало, который точно сейчас больше всего соответствует своему имени. — И как? — слишком ровно спросил Скуало. Так он говорил только тогда, когда изо всех сил пытался не заржать. — О, прекрасно. Я его хочу, а он меня любит. — Вот как, — восхитился Скуало. — И когда вы собираетесь рассказать об этом семье? — Как только будем готовы открыть свои чувства миру. — Поздравляю… б-босс, — последнее слово Скуало уже еле-еле произнёс. Занзас хмыкнул и нажал на сброс. Судя по реакции Скуало, можно было не сомневаться, что к завтрашнему вечеру вся Вонгола будет косо смотреть на своего босса и давать тому советы о любви и интимной жизни, объясняя своё поведение горячей заботой о начальнике. И Занзас повеселится, как следует (благо завтрашний приём в особняке ещё никто не отменял), глядя на ошарашенного Саваду. И на этот раз у него даже было приличное оправдание для своих действий — босс должен всегда следить за тем, что и кому говорит. Не уследил — получай последствия и расплачивайся. Пусть завтра сам объясняет своим подчинённым, что его никто не любит, а если и любит, то только странною любовью. И, кажется, он начинал понимать, почему Реборн порой, когда никто не слышал, называл Саваду своим любимым учеником — издеваться над ним было одно удовольствие.